ВЕКЗАМЕТРЫ ЖАНА БАХЫТА Таинство слова, угаданное в магическом кристалле поэзии казахским Борхесом, выдающимся поэтом XX-XXI вв. – Бахытжаном Канапьяновым – видится его читателям не только верным этическим маяком, светлым островом в океане интеллектуальной ночи, но и, как подлинное искусство, является зеркалом метафор и метаморфоз культуры. Извлекая из глубин памяти архетипические сюжеты и мотивы, поэт слышит их звучание в истории человечества. Такое непрекращающееся производство исторического постмодернизма объяснимо тем, что на онтологическом уровне прошлое – единственная реальность и фундаментальная форма бытия (только то правда, что было), настоящее же – лишь способ становления, т.е. становление прошлым. Будущее в такой картине мира является лишь отдаленной надеждой становления прошлым, т.е. реально бывшим. В сердце степного рельефа книжной культуры современного Казахстана возвышается вавилонская библиотека поэзии Бахытжана Канапьянова, где по спирали восхождения жизни происходит встреча в веках – читателей с автором. Однажды Олжас Сулейменов сказал: «Чтобы стать писателем, нужно прочесть тысячу книг». Жан Бахыт пошел дальше, издав тысячи книг в издательском доме «Жибек Жолы». Достаточно вспомнить, например, издание им полного академического собрания трудов Мухтара Ауэзова в пятидесяти томах, или возвращение из забвения литературного наследия репрессированных поэтов: Шакарима, Мiржакiпа Дулатова, Ахмета Байтурсынова, Магжана Жумабаева и других. Все эти тексты были написаны на разломе эпох, на краю осыпающейся культуры. Отсюда тревожное вопрошание будущего их авторами, не могущими вернуться в ставшее иллюзорным прошлое. Эсхатологическая глубина этих текстов позволяет дойти в них до конца и заглянуть туда, где заканчивается жизнь и начинается искусство: Творчество Бахытжана Канапьянова традиционно относится к поколению семидесятников, порожденных эпохой безвременья, когда будущее, в которое прорвались, приблизив его, шестидесятники, было запрещено так же как и прошлое, открытое ими (по словам Александра Гениса, будущее заменил план, а прошлое – отчет). Серебро семидесятнического неоромантизма переплавлялось на инструменты чернорабочих исторической памяти, чей тяжкий труд замечаешь во тьме, благодаря мерцанию светлой печали их стихотворений. Громадный груз форм героической культуры свободы шестидесятников в условиях ритуализации и нарастающей агонии окружающего мира определил характер следующего поколения художников: эстетическое вольнолюбие, мудрая ирония, политическое равнодушие, книжная память, созерцание истины-в-себе. Поэтическая цивилизация 1970-х годов была расцветом советского модернизма и одновременно – признаком его надвигающейся смерти. И если шестидесятники были акторами – творцами истории, по крайней мере, двух эпох (оттепели и перестройки), семидесятники оставались, скорее, мудрыми непротивленцами. Жизнетворчество Бахытжана Канапьянова выбивается из этого сценария: достаточно вспомнить его участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС или диссидентское стихотворение-поступок, в котором автор ставит диагноз поколению. Бахытжан Канапьянов пишет историю «слишком человеческого», делая его – к счастью, человеческим. И этот счастливый случай жизни дарует нам шанс оправдания в истории. Единственный тот шанс на свете. Автор фильма – Игорь Крупко Монтаж – Аян Мустапов
