4 года издевательств над женщиной с психическими растройствами — первое дело нового омбудсмена

Общение с мамой превратилось в кошмар — ей казалось, что за ней следят, ее подслушивают, везде мерещилась мафия, что кто-то должен ей миллионы и губит ее семью... Но сиротский суд, прокуратура и районный суд сочли, что женщина в состоянии сама распоряжаться пенсией и содержать себя. Итог — огромные долги и угроза выселения, а суды тянутся до бесконечности. Дочь страдающей шизофренией женщины Юлия готова бороться, чтобы поменять безответственную и безжалостную систему. Если вы хотите связаться с Юлией или ее юристом, это можно сделать написав по электронной почте: julijaguste@gmail.com, id@idlegal.lv. В 2010 году, получив степень бакалавра, Юлия уехала из Риги в Великобританию — пытаться заново построить жизнь. В Риге осталась ее мама, которой в 2002 году поставили диагноз параноидальная шизофрения, а в 2008 году суд принял решение полностью ограничить ее дееспособность. И папа, который стоически переносил ситуацию. Даже на расстоянии Юлия продолжала вести мамины дела. Но в 2020 году все изменилось: мама стала получать свою пенсию сама. За несколько лет у нее накопилось множество долгов, которые теперь вынуждена оплачивать Юлия. Свою историю Юлия рассказала Delfi, чтобы не только найти пути решения своей проблемы, но и помочь множеству людей, чьи близкие люди страдают от тяжелых психических расстройств и деменции. А те, кто за них отвечает, вынуждены разбираться с последствиями от непрогнозируемых действий своих родственников, и фактически жить не своей жизнью. К сожалению, государственные инстанции пока не смогли помочь — Юлия продолжает бороться с системой и живет в ожидании новых судебных заседаний, а тем временем долги ее матери растут с каждым днем — без каких-либо скидок на тяжелый диагноз. Пересказываем историю Юлии и ее мамы. Чувство ответственности за маму Я жила с мамой, пока мне не исполнилось 16 лет. Детство с ней было сложное — никому не пожелаю. Я всегда понимала, что с ней что-то не так, но была ребенком, и ничего толком не знала о психических расстройствах. Во мне довольно быстро сформировалось чувство ответственности за маму, хотя, по логике, должно быть наоборот. Несмотря на трудное детство, и все, что мама сделала за эти годы, я ее не виню. Она уязвимый человек, которого, в моем представлении, должны были поддержать судебная и социальная системы. Мой папа почти героически жил с нами много лет, помогал моей маме даже в ущерб своему здоровью и личной жизни. Мама периодически лечилась в психиатрической больнице и принимала медикаменты. В 2002 году она решила отказаться от лекарств, которые помогали поддерживать ее ментальное равновесие. Начались навязчивые идеи о том, что у нее проблемы с физическим здоровьем. Тогда мы поняли, что у мамы проблемы с психикой. Врачи поставили ей диагноз — параноидальная шизофрения, а после он развился в непрерывную шизофрению. Это означало, что ее симптомы почти не прекращаются. Общение с мамой превратилось в кошмар Мама говорила, что за ней следят, ее подслушивают. Ей везде мерещилась мафия, она думала, что кто-то должен ей миллионы, а кто-то погубил ее семью. Это была реальность, которая существует только в ее голове, и с этим ничего невозможно было сделать. До момента оформления недееспособности и опекунства над мамой в 2008 году я жила отдельно — сама заканчивала школу, сама подавала документы в университет. Мама была озабочена своими придуманными проблемами. Так как мой папа не знал латышского языка и не мог справиться с бюрократией, я взвалила все на себя и стала маминым опекуном. Я подозревала, чем все закончится — долгами и риском выселения До 2020 года я получала мамину пенсию, оплачивала ее счета, а все остальное пересылала ей. В тот период мама не возражала, чтобы я получала ее деньги. Для нее главной целью всегда было полностью вернуть себе дееспособность: она говорила, что отсутствие дееспособности унижает ее как личность. Но в 2020 году я решила передать опекунство моему отцу, чтобы снять с себя некую эмоциональную ответственность: несмотря на то, что я жила в другой стране, ситуация с маминым психическим состоянием меня невероятно угнетала. Я подумала: раз папа живет с мамой, то было бы логично передать опеку ему. Тогда это выглядело как максимально простая и безобидная процедура — мы бы пришли в сиротский суд, подписали бы документы и готово. У нас не было оснований сомневаться в работниках сиротского суда — казалось, что они должны были понимать, к чему это может привести и предупредили бы об этом. Однако в нашем случае этого не произошло — уже после передачи опеки отцу выяснилось, что хоть формально моя мама все еще остается недееспособной, она будет получать свою пенсию сама в полном объеме.