Пелевин как симптом

Пелевин как симптом Фильм «Пелевин» построен как фильм о фокуснике. Скажем, о Давиде Копперфилде или отечественном мастере ловких рук Игоре Кио. Автор фильма описывает то, что видят зрители. Некоторые внешние приемы, пасы руками, в результате кто-то исчезает, кто-то или что-то появляется, женщину в ящике режут пилой, а она воскресает из-за кулис живой и невредимой. Автор следит за действиями мага с кропотливой и любовной тщательностью, иногда сам воспроизводит какие-то дешевые чудеса с помощью мультфильмов, словно находится под гипнозом и не думает разоблачать кудесника. Как и о возможности задаться вопросом: почему зрители платят за эти чудеса в решете свои кровные деньги, откуда в них эта жажда чуда и непонятного, и о чем свидетельствует потребность в экзотическом и мистическом, о чем она говорит и как характеризует полный зрительный зал. Отобранные автором фильма Родионом Чепелем герои, знавшие Пелевина или писавшие о нем, превращаются в статистов, свидетельствующих о том, что он реально существовал (и здесь повествование сбивается на апокрифическое евангелие: путешествие по местам явления мага, как по траектории жизни Христа). И эти друзья детства, отрочества и ранней молодости свидетельствуют именно то, что нужно: да, был, изначально казался каким-то другим и пораженным непонятным даром. Редко поступал так, как это ожидалось, скрывал какую-то тайну, даже работая в троллейбусном парке делал что-то связанное с аккумуляторами. И это тут же вписывается в историю становления фокусника, почти Теслы, изобретающего батарею для так и не появившегося Илона Маска. И все это вместе с мухоморами, настоянными на водке, компании, среди которых писатель Мамлеев, вездесущий Дугин, другие золотоискатели мудрости Востока, рвущиеся в Китай как в путинскую Мекку. Даже включение в качестве говорящей головы литературного критика Галины Юзефович не меняет течение рассказа, как бы воплощающего завет Виктора Шкловского и теории остранения, когда описывается нечто, не называемое по имени. Но рука с пером увлеченно повторяет контуры, оставленные загадочным автором, которого уже много лет никто не видел, только романы исправно, почти каждый август перед московской книжной ярмаркой поступают по электронной почте, а в ответ несутся гонорары и отчисления в налоговое ведомство (как только теперь, когда конвертация затруднена, а денежные переводы не могут пересечь границу?). Но и Юзефович при всей своей опытности не ставит Пелевина в литературный ряд современников, не задается вопросами о влиянии на него пятого и десятого, будто Пелевин существует на необитаемом острове, где он – один единственный писатель, а все остальные покорные зрители и читатели, следящие за его фокусами. Хотя можно предположить, что литературный критик все-таки работала по специальности, вот только автор фильма при монтаже решил отобрать только то, что ложится в его канву описания магического искусства и мага как неопознанного явления. А ведь, казалось бы, самое время сказать о том, как эта волшебная популярность характеризирует общество и эпоху, в которой эта популярность случилась? И что, используя популярность Пелевина как симптом, можно сказать об организме, его проявившем? Ведь популярность Пелевина почти синхронна переходу российского общества от короткого периода заполошной демократии при раннем Ельцине к авторитаризму, рельсы к которому проложил тот же Ельцин, а Путин пустил по ним свой груженный вассальной данью состав, осуществлявший метаморфозы никак не менее чудесные, чем на страницах Пелевина. По известному пути с остановками, что становились все более краткими, но достаточными, чтобы можно было сбегать в книжный киоск на станции и купить очередной путеводитель по заветным местам. Тем более, что Пелевин, начиная с путинских нулевых, все более приспосабливал свои романы к обзору заоконной реальности, меняющейся в темпе хода поезда и говорящей о том, куда, собственно, и держит путь главный маг и соблазнитель, и зачем. И здесь стоит подтянуть к этому волшебству и экзотической мистерии вполне конкретные, не столько общественно-политические, они в этом неотвратимом движении в сторону авторитарной диктатуры совершенно понятны, сколько социокультурные, попадающие в такт с нарастающей популярностью Пелевина. И одновременно дать потрет того обобщенного читателя (или его важнейших черт), которого рисует кривая тиражей и гонораров: в его преломлении к частной, казалось бы, истории успеха Пелевина на Руси. В принципе за точку отсчета и фон, на котором рельефно проступает искомая траектория, я взял бы Владимира Сорокина, не только потому, что Пелевин в его раннем изводе вышел не только из архива научной фантастики, его дальневосточного отдела, но и отчасти из поэтики Сорокина, явленной в его рассказах и первых романах. Читать далее