«Единственная Любовь» (Памяти А. Модельяни)

Я бреду по улицам Парижа — не как турист, не как искатель впечатлений, а как человек, который потерял свой голос, и теперь ищет его в лицах незнакомок. Каждый шаг — как шёпот в тумане. Каждый поворот — как надежда, что вдруг — там, за углом, в тени старого каштана, в падающем листе, в свете фонаря, вдруг — **она**. Анна. Ты ходишь, как кошка — без шума, без оглядки, словно тень, которую нельзя поймать. Твои шаги — не стук каблуков, а **вздох**, оставленный на мостовой. Ты исчезала — не со словами, не с поцелуем, не с громким прощанием. Ты просто… перестала быть рядом. Как утренний туман — когда солнце встаёт, и ты понимаешь: он был здесь. А теперь — только влажность на стекле. Я верю — что ты где-то ещё. Где-то в этом городе, где каждый фасад хранит память о любви. Где в кафе на Латинском квартале ты, может, пьёшь кофе с крендельком, и смотришь в окно — и вдруг вспоминаешь… мой смех. Мои руки. Мои глупые, неловкие вопросы. Но я и не верю. Потому что если бы ты хотела — ты бы вернулась. Если бы ты могла — ты бы сказала: *«Прости»*. Но ты не сказала. Ты ушла — как пенистый след на воде, как нота, которая зазвучала в воздухе и растворилась, прежде чем я успел её услышать. И вот — тысячи прохожих. Каждый — как отражение. Каждый — как намёк. Но ни один — не ты. Не твой взгляд — как закат в окне старого буфета. Не твой смех — как звон серебряной ложки о фарфор. Не твоя походка — как будто ты идёшь не по земле, а по облакам. Ты была не женщиной. Ты была — **музой, которая забыла, что её зовут**. О, Париж… Город, где любовь — не слово, а запах свежеиспечённого багета на рассвете. Где каждый фонарь — это свеча, зажжённая для кого-то, кто больше не придёт. Где каштаны шепчут твоё имя в каждом ветре. Где даже туман — не просто влага, а твой след — оставленный в воздухе. Ты уехала. Не с криком. Не с руганью. Не с письмом. Ты уехала — как ветер, который решил, что ему больше не нужно дуть в мою сторону. И я остался. Баламут. Потерянный. С тетрадью, полной незаконченных стихов. С гитарой, на которой я больше не играю. С пустым стулом у окна. С пустым местом в сердце — которое не залечивается. А… **превращается**. И знаешь что? Я не боюсь одиночества. Я даже… начинаю его любить. Ты сказала однажды — в ту ночь, когда мы сидели на набережной, и мостовые были влажными от дождя, а ты держала мой палец между своими — *«Одиночество — не пустота. Оно — источник творчества. Там, где нет голоса — начинает звучать душа»*. Я не понимал тогда. Теперь — понимаю. Ты ушла — и я не потерял любовь. Я потерял *тебя*. А любовь… она осталась. Она не исчезла. Она стала **моим голосом**. Теперь я пишу — не потому, что скучаю. А потому, что ты *вдохнула* в меня эту способность — видеть красоту в тишине. Чувствовать глубину в молчании. Находить свет — не в чужих глазах, а в собственном отражении. Ты — не уехала. Ты — **превратилась**. Ты — в каждом утреннем тумане. Ты — в каждом шаге по мостовой. Ты — в каждом незаконченном стихе, который я не сожгу. Ты — в каждом молчании, которое теперь не боль, а **песня**. Я больше не ищу тебя — я **помню**. И в этой памяти — я живу. Не как бедняга, не как потерянный. А как поэт. Ты — моя муза. Ты — мой ангел. Ты — мой Париж. И даже если ты больше не здесь — я всё ещё… **влюблен**. В тебя. В твою тишину. В твой след. В твоё исчезновение. Потому что ты — не конец. Ты — **начало всего, что я теперь умею чувствовать**. Свети, мой Париж. Свети мне в глаза. Свети в тумане. Свети в молчании. Я больше не ищу тебя. Я просто… помню. И в этом — всё. Ты ушла. Но ты — осталась. И я — начал жить.